Я хорошо знал Гулю. Вместе с ней мы росли с двухлетнего возраста. Это была обыкновенная советская девушка. Внешне очень яркая, порывистая, темпераментная. 
В течение всех семнадцати лет, что мы с ней дружили, она была заводилой во всех делах. Всегда, начи¬ная с детства и кончая комсомольским возрастом, когда мы встречались, она верховодила в любой нашей мальчишеской компании.
Известно, как трудно поддаются воспитанию мальчишки в возрасте 16—17 лет. И все-таки Гуля нас воспитывала, В любых случаях, даже тогда, когда шли на концерт или в театр. Как-то однажды по дороге в консерваторию она заметила: «Слушай, Эрастик, некрасиво так: воротник у тебя расстегнут, галстука нет. Знаешь что, уж лучше застегни пуговицу — так будет лучше».
Словом, Гулю беспокоили любые «мелочи», и мы с удовольствием делали то, что она предлагала.
В моей памяти очень ясно запечатлелась Гуля, какой я видел ее в последний раз, когда она уезжала из Москвы в июне 1941 года. На Киевском вокзале столицы Гуля была окружена товарищами и родными. Весело расставалась со мной, Алексеем и Семеном Высоцкими, которые когда-то учились вместе с ней в школе. Провожал ее и отец, Владимир Данилович, вместе с Варварой Ивановной.
Гуля стояла на перроне с большим букетом цветов. Но вот раздался звонок. Как всегда при прощании, становится немного грустно, но она не умела грустить даже в такие моменты. Гуля крепко обняла и поцеловала всех нас.
Раздался гудок паровоза. Она взбежала по ступенькам на площадку вагона и долго махала нам букетом цветов. Никто из нас не знал тогда, что это была наша последняя встреча с Гулей. Через несколько дней началась война.
Мне, как и большинству моих сверстников, пришлось пройти тернистый боевой путь. В то время, когда наш артиллерийский полк участвовал в окружении и разгроме немцев под Сталинградом, полевая почта доставила в мой адрес самое печальное письмо: Гулин отец, Владимир Данилович, сообщил тяжелую весть о гибели своей дочери.
Горько, очень горько было сознавать, что нашей чудесной Гули нет в живых. И я в письмах к Владимиру Даниловичу и к своей матери дал клятву отомстить проклятым фашистам за любимую подругу детства и юности. И где бы потом ни приходилось воевать, каждый залп батареи я мысленно сопровождал словами: «За нашу Гулю!» Так было под Сталинградом, так бы¬ло в боях на Курской дуге, при освобождении города Гулиной юности — Киева, так было под Прагой.
                                                                                                                        

                                                                                                                                                       Э. Д. Бурин